Я знал, что правители иногда решали вопрос о спорных владениях с помощью игры, приписывая ей вещее, пророческое значение, однако сейчас в зависимость от исхода состязания было поставлено большее — будущее Толлана и его собственная жизнь. Но возможно, героическая склонность к риску была семейной чертой. Я знал, что отец Кецалькоатля в молодости вызвал на игру вождя, с которым соперничал за власть. Победитель должен был получить трон — и он его получил.

Слышал я и о том, что правитель Шочикалько поставил на кон все, что имел, — и проиграл.

И вот сейчас правитель призвал меня к себе, но для чего? Воздействовать на то, что происходит на игровом поле?

— Это будет Игра черепа.

Ай-йо! Игрой черепа называлась решающая игра, венчавшая ежегодные состязания в Тахине. В ней участвовали две команды, одержавшие наибольшее число побед, а мячом служил настоящий человеческий череп, наполненный изнутри и покрытый снаружи резиной. Причем череп этот принадлежал капитану команды, проигравшей в прошлой, такой же, игре, — поражение стоило ему головы.

Владыки Смерти могли проявить себя в игре двояко: голову проигравшего мог отсечь победитель или… он мог лишиться жизни прямо в ходе игры. Мяч, изготовленный из черепа, был гораздо тяжелее и прочнее обычного, так что иногда его попадание убивало игрока на месте.

У меня не было слов. Правитель рисковал своими владениями и жизнью, чтобы избежать брака, которого желала его знать, и который казался политически оправданным шагом, поскольку позволял сблизить две самые могущественные державы сего мира.

Проигрыш был бы воспринят всеми как знак немилости богов по отношению к Кецалькоатлю, и это в то время, когда засуха, неурожаи и нехватка провизии и без того подрывали его положение. Поражение запросто могло подтолкнуть тольтекскую знать к мятежу или подвигнуть кого-нибудь из соседних правителей на вторжение. Но с другой стороны, команда Теотиуакана уже побеждала Толлан. Значит, победив в игре, наш правитель показал бы, что вернул себе и городу благоволение небес.

— Когда состоится игра? — спросил я.

— Сегодня. Я потребовал, чтобы она состоялась безотлагательно, дабы не дать Тицоку времени передумать и отказаться от моего вызова. — И тут правитель объяснил, для чего призвал меня к себе: — Мне необходимо знать, как смотрят на эту игру боги. Настолько ли велико их нерасположение ко мне, чтобы они даровали победу Тицоку? Скажи, что ты видел на небе прошедшей ночью?

У меня перехватило дыхание. Сердце замерло.

Как раз прошедшей ночью я не наблюдал за звездами.

Признаться ему, что вместо этого я сначала занимался любовью, а потом беседовал с тремя старцами о своем предназначении, означало обречь себя на мучительную смерть под пытками — для начала с меня бы заживо содрали кожу.

— Неужели все так плохо? Вид у тебя невеселый. Они так меня ненавидят? Там появился Вторгшийся бог?

— Н-нет, — с запинкой пробормотал я. — Вторгшийся бог не появлялся.

Вторгшимся именовали бога, появлявшегося неизвестно откуда, или устремлявшегося к земле с огненным следом, или пересекавшего небо со светящимся хвостом. [25]

— Правитель, на небе не было важных знаков…

— Ты подвел меня? Ты…

— Нет, правитель, я не подвел тебя.

Перебивать правителя было запрещено. Это каралось смертью, и я почувствовал, что земля разверзлась у меня под ногами. Я уже видел, как меня волокут вверх по храмовой лестнице, чтобы вырвать из груди сердце.

Но в этот страшный миг меня осенило. Знак был явлен!

— Боги явили свою волю, — сказал я правителю. Точнее, из-за того, что я был в панике, слова сами сорвались с моих уст.

— И каковы их намерения? Говори, — потребовал правитель.

— Позволь мне лучше показать, — промолвил я и подвел его к окну. — Вот, ты сам можешь увидеть. Вон там, — показал рукой я.

— Увидеть что? Я вижу небо, на нем бог Солнца. Других богов на виду нет.

Я снова указал направление.

— Он там, звездный бог Кецалькоатль, бог, чье имя ты носишь. Он виден не всякому. Но я его вижу.

— Да. Я слышал, что некоторые способны увидеть его при дневном свете. Его появление сегодня что-то значит?

— Да.

— Тогда растолкуй мне, что это за знамение?

— Звездный бог счел нужным взойти в тот самый момент, когда ты бросил вызов принцу. Это явный знак того, что бог относится к твоему замыслу благосклонно.

Я увидел на лице правителя облегчение. И сам едва подавил порыв испустить глубокий, облегченный вздох.

— Восхождение Кецалькоатля может быть знаком войны, но сейчас это знак к началу игры жизни и смерти.

— Хорошо… Это хорошо, — подняв глаза к небу, кивнул он.

Я не лгал правителю. Боги действительно одобряли его намерение провести состязание с иноземным вождем. Иного объяснения тому, что звездный бог позволил мне увидеть себя именно в это утро, быть не могло.

39

Великолепие шествия через Церемониальный центр Тахина на площадку для игры в мяч поражало воображение.

Кецалькоатля и принца Тицока несли к игровому полю в паланкинах, а за ними следовали знатные мужи и воины. Оба правителя были одеты так, как могли бы облачиться для игры в мяч боги: роскошь украшавших их перьев, серебра, золота и драгоценных камней не поддавалась описанию.

Весь этот блеск предназначался для того, чтобы произвести впечатление на собравшуюся на улицах толпу. Разумеется, перед тем как выйти на поле, оба царственных игрока сменили пышные наряды на настоящее игровое снаряжение, хотя головной убор каждого был помечен знаком того сообщества благородных воителей, к которому принадлежал правитель. Для Кецалькоатля это был ягуар, для Тицока — сокол.

Все площадки для тлачтли имеют схожую форму, они длинные и узкие, но по размеру различаются. Та, которую избрали для состязания правителей, имела шестьдесят шагов в длину и пятнадцать в ширину. С двух сторон ее обрамляли стены в три человеческих роста высотой.

Я подозревал, что выбор именно этой площадки был обусловлен близостью немалого числа храмов и иных высоких строений, с крыш которых за ходом игры могло наблюдать великое множество зрителей. Интерес к ней в городе был необычайно высок: ведь самый могущественный правитель сего мира собрался состязаться с будущим правителем второй по величине державы, а на кону стояли их владения.

Высокие ставки касались не только самих игроков. Знатные люди и богатые купцы ставили на исход игры целые состояния.

Направляясь к Церемониальному центру сквозь толпу состоятельных горожан, я улавливал обрывки их разговоров, из которых явно следовало, что большинство считало более вероятным победителем Тицока, ибо он был моложе, крупнее и сильнее нашего правителя.

Однако оружейник заверил меня, что в таком деле, как игра, рост и стать — далеко не самое главное.

— Нашему правителю довелось в одиночку выживать в диких краях, сражаясь с хищниками, дикарями и убийцами, которых подсылал к нему узурпатор. — Оружейник постучал себя по груди. — Может, со стороны это и незаметно, но внутренне он гораздо крепче, чем наследник Теотиуакана.

Я не осмелился указать собеседнику на то, что свою необычную храбрость, силу и выносливость наш правитель проявил, увы, более чем за двадцать лет до нынешней игры. Не стал я говорить и о том, что смерть любого из царственных игроков, скорее всего, повлечет за собой войну, хотя не раз слышал, как многие говорили об этом почти с уверенностью. Мой разум буквально разрывался: с одной стороны, я старался сосредоточиться на игре, от которой зависели судьбы держав, с другой — старался распутать узлы той паутины загадок, которой опутали меня Стражи.

Икслум… Истории о Прозревающей пересказывали у походных костров ацтеков, сколько я себя помнил. Судя по рассказам, она была жрицей-звездочетом некоего храмового культа майя, практиковавшего тайные ритуалы и связанного с древней мудростью. Поскольку она никогда не оставалась подолгу на одном месте, многие считали, что она способна по собственной воле переноситься из мира людей в мир духов и возвращаться обратно. Но хотя историй про Икслум рассказывали превеликое множество, я в жизни не видел человека, который похвастался бы, что сам видел эту легендарную женщину. У меня сложилось такое впечатление, что чем меньше знали о ней рассказчики, тем больше были склонны приукрашивать свои истории выдумками, в результате чего Икслум представала в образе полубогини или могущественной чародейки, черпающей силы в мире духов.